Страница 1

Страница 1_08



		Бойцы вспоминают минувшие дни.

	"Незабываемые дни"
	М. К. Внуков
	командир взвода

	На всю жизнь запомнился мне выход из окружения в сентябре 1941 года. Как сейчас помню небольшой лес где-то между Белгородом и Сумами. Наш 1-й стрелковый батальон, которым командовал капитан В. А. Петров, только что выдвинулся на опушку. Впереди — железнодорожная насыпь. Рядом с нею проселок. А по проселку медленно ползет немецкая колонна, растянувшись километра на три.
	Грянуло многоголосое «ура», и мы, стреляя на ходу, атакуем фашистов. Колонна смешалась, подводы сгрудились. Гитлеровцы — врассыпную, словно горох на твердом полу. Мы стреляем по ним вдогонку.
	Колонна разгромлена. Много трофеев. Вокруг валяются трупы фашистов. Несколько гитлеровцев взято в плен. Среди них один офицер. Лицо перекошено от страха, а в глазах злость. Он держится высокомерно, оглядывая окруживших его бойцов. Потом вдруг выпаливает:
	— Русь капут, Москва наша!
	В ответ раздается дружный хохот.
	— А ну, повтори, что сказал, — подступает к офицеру красноармеец Павлов. — Вот гад, сам у нас в плену, а говорит такие слова. Да я тебя...
	Я останавливаю Павлова, уже размахнувшегося для удара. Немец сообразил, что с такими, как Павлов, лучше не ввязываться в дискуссию, и быстро залепетал:
	— Гитлер капут, Гитлер капут...
	Красноармейцы снова хохочут.
	— То-то же, — произносит Павлов. — Тоже мне, хорохорится, гитлеровский выкормыш. Смотрите на наго, ребята, обыкновенный трусливый фриц. И такие хотят взять Москву, покорить советский народ. Никогда не бывать этому!
	Разгромленная колонна осталась позади. Мы почти беспрепятственно продвигаемся дальше. Заняли железнодорожный переезд. Гитлеровцев нигде нет, словно их ветром сдуло.
	Ночью взвод вошел в небольшой хутор. Вошли мы тихо, без выстрелов. В конюшне стояли битюги, сами немцы спали в хатах. Красноармейцы окружили хаты. Вдруг раздался взрыв гранаты. В тишине он прозвучал словно гром. Фашисты всполошились, загалдели, стали выскакивать на улицу через двери и окна. В хуторе поднялась беспорядочная стрельба. Воспользовавшись темнотой, некоторые фашисты успели унести ноги. Бой был короткий, но шумный. Мы овладели хутором. С нашей стороны потерь не было. В повозках, оставленных немцами, — награбленное у населения имущество. Среди вещей много обыкновенного барахла и детских игрушек.
	— Чистая грабьармия, — возмущаются бойцы. Красноармейцы забирают два немецких пулемета, несколько автоматов, патроны. Мы идем дальше.
	Утро застало нас в небольшом лесу. Здесь устроили привал до следующей ночи. Некоторое время спустя капитан Петров приказал мне и старшему сержанту Наумову провести разведку маршрута для движения с наступлением ночи. Мы двинулись по склону балки. Немцев нигде не было видно. Вдруг на противоположной стороне балки у лесной опушки появилась группа людей. Мы укрылись в кустах, стали всматриваться.
	—А ведь это наш генерал! — воскликнул Наумов.— Вон он в бинокль смотрит.
	Да, это был И. Н. Руссиянов. Мы направились к нему. Узнав, кто мы такие, генерал приказал привести на это место батальон. Через час капитан Петров был у генерала. Наш батальон соединился с группой воинов дивизии, которую выводил из окружения И. Н. Руссиянов. Теперь наши силы возросли, можно было действовать смелее.
	Шесть ночей мы шли на восток, громя по пути мелкие группы фашистов и обходя стороной крупные гарнизоны. На седьмые сутки движения по занятой врагом территории мы вышли в открытое поле. Колонна двигалась медленно, бойцы несли раненых товарищей. Впереди, опираясь на сучковатую дубовую палку, шел генерал.
	Неожиданно из балки застрочил пулемет. Боевое охранение мгновенно развернулось. Колонна продолжала движение. По приказу капитана Петрова я взял шесть красноармейцев, и мы окружили генерала, продолжавшего идти впереди. Пулемет усилил огонь.
	— Ложись! — приказал Руссиянов и поманил меня к себе.
	Я быстро подполз. Спокойно, будто речь шла о самом заурядном деле, генерал сказал:
	— Ликвидируй, брат, эту огневую точку.
	Мы втроем по-пластунски поползли к пулемету. Благополучно миновали опасное место и оказались в кустарнике на той стороне оврага. Неподалеку стояло шесть подвод. Ближе к кромке оврага находились пулеметчики. Мы подобрались к ним ближе. За прицелом лежал здоровенный рыжий гитлеровец. Рядом с ним, поддерживая ленту пулемета, находился толстый коротышка в очках. Два долговязых фрица стояли за кустом и набивали патронами ленту.
	Мы бросили сразу три гранаты. Те, что находились у пулемета, были убиты, а долговязые бросились к подводам. Но не добежали. Кто-то из наших сразил их автоматной очередью. К подводам бежали красноармейцы. Мы забрали пулемет и вернулись к генералу.
	Движение колонны возобновилось. Прошло еще трое суток утомительного и голодного марша. Наконец генерал разрешил большой привал. Люди падали там, где стояли, и немедленно засыпали. Дело дошло до того, что некого было выставить на охрану. Я поднимал красноармейца с земли, ставил его на ноги, тряс. Он открывал невидящие глаза, что-то бормотал, затем приседал на корточки и снова замертво валился на землю. Кончилось тем, что охранять спящих стали я, лейтенант Солодовников, капитан Петров, генерал Руссиянов и еще двое товарищей из управления дивизии — юрист и старший политрук.
	Группами и в одиночку, в самых невероятных позах спали уставшие бойцы. Прошло немало времени, прежде чем некоторые из них стали подавать признаки жизни. Красноармейцы заменили командиров, дав и им немного поспать.
	А мы с Наумовым вскоре снова отправились в разведку. Только тронулись в путь, хлынул проливной дождь. Чернозем быстро раскис, идти стало невозможно. К счастью, мы увидели на лугу пасущихся лошадей.
	Выбрали двух коней, растреножили, сделали нечто похожее на узду и превратились из пеших разведчиков в конных. Правда, без седел, но на такую роскошь мы и не претендовали. Главное, что теперь грязь не была для нас помехой.
	Вскоре мы оказались на хуторе. Это была уже курская земля. Жители знали, что находятся на оккупированной врагом территории, но немцев еще не видели— они прошли стороной. Нас окружили женщины, старики, дети. Одна из старушек повела в хату, стала угощать.
	— У меня сын на фронте, может быть, мается где-то вроде вас.
	В хату входили люди, несли угощение. Наши сумки из-под противогазов вскоре доверху были наполнены всякой снедью.
	В этот же день вся наша колонна перебралась на хутор, чтобы люди могли отдохнуть в более благоприятных условиях.
	Дождь не прекращался. Переход к хутору был не длинным, но утомительным. Особенно много пришлось помучиться в балке, дно которой превратилось в трясину. В этой трясине погибла лошадь капитана Петрова. Нам удалось спасти лишь седло.
	На хуторе снова возникли трудности с часовыми. Измученные и промокшие, бойцы опять засыпали на ходу. Разбудить никого не удавалось. Наконец мне удалось поставить на ноги Давида Ароновича Фельдмана. Он очнулся, сонно спросил: «Тревога, да?» Я подтвердил. И человек словно преобразился. Схватив винтовку, бегом кинулся во двор. С помощью магического слова «тревога» мне удалось вырвать из цепких объятий сна еще двух бойцов и выставить охрану.
	А ночью опять начался марш. В конце концов мы вырвались из вражеского кольца и соединились с главными силами дивизии.
	Я не описываю всех стычек с гитлеровцами — их было много, о каждой не расскажешь. Да и не в боях главное. Мы стремились сохранить людей и боевую технику, уничтожали лишь мелкие группы гитлеровцев на своем пути. Для большого боя мы не имели ни достаточных сил, ни боеприпасов. В одном месте по приказу генерала артиллеристы взорвали пять пушек, которые несколько суток тащили на себе. Это была вынужденная жертва, так как люди окончательно выбились из сил.
	Несмотря на тяжелейшие условия марша, воронежцы не роптали на трудности, мужественно преодолевали невзгоды. Трусов и паникеров среди нас не было. Пример стойкости и выносливости подавали командиры и политработники, коммунисты и комсомольцы. Хочется здесь сказать несколько слов о лейтенанте Солодовникове. В трудном походе он строго следил за своим внешним видом, всегда был побрит, в начищенных сапогах. В одной из стычек Солодовникова ранило в руку разрывной пулей. Медикаментов не было, бинтов тоже. Рана плохо заживала, гноилась, причиняя лейтенанту сильную боль. Но он не подавал виду, держался бодро.
	В октябре 1941 года наш полк оборонялся у села Клиновец под Корочей. В одну из ночей группа добровольцев в составе 32 человек во главе со старшим лейтенантом Ф. А. Александровым отправилась в тыл противника. За ночь мы прошли километров двадцать и вошли в село Графовку, расположенное на лугу. Здесь немцев не было. Они находились в селе Шеино, в трех километрах к западу, на бугре. Расположив бойцов в хатах, Александров приказал мне с четырьмя красноармейцами отправиться на разведку в Шеино.
	Мы незаметно достигли садов, добрались до крайних хат. В одной из них переодели красноармейца М. П. Попова в гражданскую одежду и отправили в глубь села, а сами укрылись в саду.
	Добравшись до центра села, Попов вошел в хату. Увидел старушку, которая толкла просо в большой ступе. Старушка сразу сообразила, кто к ней пожаловал, встретила Попова приветливо, стала рассказывать, в каких хатах живут немцы. И вдруг Попов увидел в окно, что к хате направляются три гитлеровца с автоматами. Один из них нес большую корзину. Разведчик не растерялся. Он сел к ступе, стал усердно толочь просо. Два немца вошли в хату.
	— Гут морген!
	— Гутен таг, — ответили на приветствие хозяйка и Попов. Немцы заулыбались.
	— Гут, гут. Яйки, курка, — показывая на корзину, залопотали фашисты.
	Хозяйка быстро подала попрошайкам десяток яиц, и они удалились.
	Попов побыл еще некоторое время в селе, понаблюдал, подробнее расспросил старушку. Часа через два он вернулся к нам. Судя по всему, в Шеине была небольшая группа немцев, к тому же, видимо, тыловиков. Мы решили расправиться с ними. Я написал Александрову донесение, попросил человек десять подкрепления. С донесением ушел красноармеец Василий Романов. С наступлением сумерек он вернулся с подкреплением. Прибыл к нам и старший лейтенант Александров. Он приказал обязательно захватить «языка».
	По данным Попова, немцы ночевали в семи хатах, расположенных рядом в центре села. Мы разбились на три группы и стали подбираться к фашистам. Моя группа должна была атаковать три дальние хаты. Мы еще не добрались до них, как раздался взрыв. Немцы, выскакивая из хат, вели беспорядочную стрельбу. Мы поспешили к месту боя.
	У сарая я заметил фашиста. Он стоял к нам спиной и стрелял из автомата вдоль улицы. Я кинулся на немца, выбил у него автомат. Подбежали бойцы, схватили гитлеровца за ноги, поволокли в сад. Это был ефрейтор. Нам хотелось допросить его, но он был без сознания. Оказывается, он был ранен в живот. Мы прошли еще немного вперед, но немцев не встретили.
	На рассвете я привел свою группу в Графовку. Тут уже все были в сборе. Все обошлось без потерь, но и «языка» ни одной группе захватить не удалось. Причиной этого была оплошность одного из бойцов, Прыгая через ров, он уронил гранату. На дне рва она взорвалась, не причинив никому вреда, но операцию испортила, всполошив немцев раньше времени.
	Несколько дней мы пробыли в Графовке, но «языка» так и не добыли. Немцы увеличили гарнизон, повысили бдительность. Зато мы собрали много бойцов, выходивших из окружения. Все они очень радовались, что встретили своих.
	На двенадцатый день в Графовку приехал полковник Вайцеховский. С ним прибыли 45-миллиметровые орудия и большая группа бойцов. Готовилась операция по захвату Шеина. Удар был внезапным и стремительным. Село быстро оказалось в наших руках. Мой взвод захватил трех пленных.
	После этого боя наша группа вернулась в расположение полка.
	Шел декабрь 1941 года. Крепчали морозы, завьюжило. Но это нас не страшило. Земляки-воронежцы своевременно прислали нам теплое обмундирование — телогрейки, варежки, подшлемники, носки, валенки. Но не только это согревало нас. Мы наступали, гнали оккупантов с захваченной ими советской земли, и это согревало лучше любых телогреек.
	В те дни воины нашей 2-й роты совершили немало героических подвигов. В бою за село Стрелецкое мы отразили шесть контратак гитлеровцев и выбили их из теплых хат. В схватке погиб старший сержант Наумов. Он бросился на вражеский пулемет и заставил его замолчать. Ценою своей жизни Наумов спас десятки товарищей. Жил Наумов в Воронеже на улице Комсомольской. Помню, его провожали жена и четырехлетний сын.
	Геройски громили гитлеровцев в зимних боях старший сержант Василий Хромых, красноармеец Смородин. Старший лейтенант Александров и лейтенант Свечников были ранены в бою, однако оставались в строю до последней возможности, потом роту пришлось возглавить мне. Мы овладели хутором.
	20 февраля 1942 года. Морозная ночь. Наш батальон ведет бой за село Лески Курской области. 2-я рота, которой теперь командую я, залегла в огородах. Противник ведет бешеный огонь. Нельзя поднять головы. Рядом со мной лежит Василий Хромых — он уже сменил треугольники сержанта на кубики политрука. Посоветовавшись, мы продвигаемся дальше, увлекая за собой красноармейцев.
	Гитлеровцы усилили огонь. Над нами то и дело вспыхивают черные дымовые шары — враг бьет шрапнелью. Картечь со свистом режет воздух. Мы продолжаем ползти.
	И вдруг я почувствовал удар в живот. Острая боль пронизала все тело. Это случилось в самый ответственный момент боя, и мне не хотелось признаваться, что я ранен. Но политрук Хромых уже понял, в чем дело.
	— Веди роту, Вася, — еле произнес я, передавая командование политруку.
	От сопровождающего я отказался и пополз в тыл сам. Очень тяжело дались мне двести метров открытой местности, где пришлось ползти под непрерывными разрывами мин. Но вот наконец и овраг. Я уже считал себя в безопасности, когда рядом разорвалась мина. Меня отбросило в сторону и сильно ударило о землю. Еще один осколок впился в живот чуть выше первого. А вокруг никого не было. Вот когда я пожалел, что не взял сопровождающего.
	Собрав последние силы, пополз к оврагу. Полз на спине, отталкиваясь ногами и локтями. Уж не помню, как оказался на дне оврага. Очнувшись, увидел вокруг себя красный снег. До слуха донесся отдаленный крик петуха. Жилье где-то близко. Но как до него добраться? Я лежу на спине, не в силах двинуться с места. А петух все поет и поет. Его голос доносился до меня сквозь грохот недалекого боя. А может быть, это не петух, а сама жизнь звала меня к борьбе? Все может быть. Как бы там ни было, а лежать на снегу нельзя — окончательно изойдешь кровью, замерзнешь. Я решил встать. Кое-как поднялся на колено. Рядом увидел свою самозарядную винтовку. Такая винтовка не пользовалась авторитетом у бойцов, и они стремились скорее заменить ее на автомат. Но у меня была на редкость безотказная десятизарядка. Я берег ее пуще глаза и не раз отказывался заменить ее автоматом. Ложусь на спину, ползу к своей СВТ. До нее всего метров десять, но эти метры я преодолевал несколько минут.
	Опираясь на винтовку, медленно встаю на ноги. В голове шумит, перед глазами оранжевые круги. Постепенно шаг за шагом продвигаюсь по оврагу. Вдруг впереди на кромке оврага я увидел двух гитлеровцев. Они устанавливают пулемет. Как они здесь оказались, я понять не мог, но зато сразу сообразил другое: немцы будут стрелять в спину нашим. Надо как-то помешать им. Ни стоя, ни лежа я стрелять не мог. Сажусь, подвернув под себя левую ногу, а правую вытянув. Достаю из кармана обойму с бронебойными патронами, перезаряжаю винтовку. Долго целюсь и нажимаю на спуск. Успел заметить, что один немец, взмахнув руками, покатился а овраг. В следующее мгновение я сам словно куда-то покатился и свалился на спину.
	Очнулся через семь дней в госпитале. Оказывается, меня подобрали санитары и на санках вывезли из оврага. Их внимание привлекла моя стрельба. В бреду я еще успел им сказать про немцев. Они добили второго фашиста, забрали пулемет и четыре длинных ленты с патронами. Фашисты незаметно пробрались в наш тыл и действительно намеревались ударить в спину нашим войскам. До сих пор не могу представить, как мне удалось предотвратить эту беду.